Снятый по мотивам книги Брайана Селзника "Изобретение Хьюго Кабрета", "Хранитель времени" Мартина Скорсезе, на все лады расхваленный американской прессой, с упоением вернувшейся в молодость кинематографа, все же больше продукт ограниченного потребления. Париж 30-х, опутанный бесконечной сеткой часовых механизмов, отсчитывающих последние годы предвоенного времени, сжимается в мирке двенадцатилетнего мальчишки Хьюго, помешанного на болтиках, шурупах и пружинах, до размеров одного вокзала. Если благополучно срезать диккенсовскую романтику сиротства и верновскую - приключений, "Хранитель..." - классическое кино о кино, наподобие прошлого фильма Скорсезе – "Остров проклятых". Здесь Мартин обращается к началу XX века, объясняясь в любви первым визионерским фильмам и их апостолу – Жоржу Мельесу. Скорсезе рассказывает несколько упрощенную историю событий, к тому же разбавленную пусть не очевидным, но хэппи-эндом. Во многом индуцируя сквозь строки для посвященных положение современной киноиндустрии, перекочевавшей из века первобытной романтики в эру рассчитанной жадности, режиссер иносказательно высказывается против студийной системы, которую уже критиковал в свое время, да только безболезненно встроился куда надо, оставив новое голливудское кинодыхание для кинокритиков и таких же эстетов-созерцателей, каким был он сам. Возможно, теперь, в качестве некоторой индульгенции, Скорсезе заботливо собирает механическую куклу, копируя раскадровки и эскизы персонажей знаменитого француза, для которого конформизм был пустым звуком.Впрочем, Голливуд, получивший, во многом благодаря экспериментам Мельеса, послеродовую травму, вызванную передозировкой спецэффектами, был вынужден долгое время глотать горстями "антибиотики" (про Кассаветеса, естественно, сегодня принято умалчивать). Естественно, это не вина Скорсезе (тут, наверное, лучше обратиться за разъяснениями к Спилбергу и Лукасу), который ностальгирует по временам чистого искусства, когда яд в малых дозах давал чудодейственные результаты. Режиссер с придыханием разглядывает старые пленки, которые благодаря легковоспламеняющейся основе могли послужить неплохим детонатором для бомбы (что и продемонстрировал Тарантино в своих "Бесславных ублюдках"). Не остался в стороне и крайне болезненный, особенно для России, процесс колоризации. Однако здесь даже он показан со знаком "плюс" - Мельес собственноручно раскрашивает пленку своих киноспектаклей. Ну и конечно, охи и вздохи насчет чудес, фокусов, а также пылких сердец первых кинематографистов прилагаются в комплекте. Киноман с многолетним стажем, Скорсезе легким галопом пробегается по творчеству своего коллеги, очевидно, выбирая некие особо запавшие в душу отрезки из фильмов Мельеса, - так же, как когда-то щеголял ссылками на коллег в своей "Истории американского кино". Полузабытый классик вновь возвращается к зрителю – все счастливы и восторженно аплодируют. Массовое кино заново народилось, похороны отложены до следующего затмения. Во многом обусловленное временным отрезком, поражение Мельеса фактически объясняет и сегодняшнее поражение Голливуда – нежелание и неспособность меняться с тиражированием успешно апробированных ходов постепенно расхолаживает современного зрителя. А тот, ища альтернативу, либо окончательно плюет на высокобюджетные блокбастеры, либо скачивает их из сети, подрывая индустрию интернет-пиратством. Нечто похожее в свое время пережил и сам Мельес, которого Томас Эдисон фактически обанкротил, без спроса прокатывая его картины в Америке и извлекая из этого неплохую прибыль.Впрочем, Скорсезе можно похвалить за его стремление напоминать аудитории о временах, когда закладывались нынешние прописные истины кино. Помнить о своей истории важно всегда, и будьте покойны, что на каждого Лопатенка найдется свой Скорсезе.