Древо жизни Режиссер: Терренс Малик В ролях: Брэд Питт, Шон Пенн Сюжет: Мы наблюдаем за развитием 11-летнего Джека, одного из трёх братьев. Поначалу ребенку всё кажется чудесным. Глазами своей души он наблюдает за поступками мамы. Она представляет собой любовь и милосердие, в то время как отец пытается научить сына, что в реальном мире на первое место необходимо всегда ставить себя. Каждый родитель старается переманить Джека на свою сторону, и он должен примириться с их притязаниями. Действительность становится мрачнее, когда главному герою в первый раз приходится столкнуться с болью, страданиями и смертью. Некогда абсолютно ясный мир превращается в лабиринт. Ключевое слово, которое возникает в воспаленном мозгу после просмотра нового фильма Джерома Сэлинджера от кинематографа – это растерянность. Кто-то защищает последнего американского поэта, кто-то презрительно готовит целую отповедь автору, кто-то тихо зевает, прикинув, на что можно было потратить два часа фильма. Однако  выделить, кто прав, всё равно не получится, потому что Малик снял экзистенциальную притчу вселенских масштабов. Плевок в вечность. Безусловно, Малик уже давно шепчется с космосом, получая ответы на постоянно мучавшие человечество вопросы. И, безусловно, Малик имеет на это полное право. Вопрос только в том, что мнение американца диссонирует не только с киноманской природой отдельного зрительского сегмента (кинематограф Малика чрезвычайно своеобразен и сложен для понимания), но и жизненным опытом каждого смотрящего. Как заповедовал еще Герман Гессе, Малик пытается освоить, подчинить окружающий мир с помощи музыки и математики, видимо, предпочитая выбить из постмодернизма его схоластическую составляющую. Двоичное деление прослеживается даже на уровне социального звена биологической цепочки «Древа жизни» (хотя не надейтесь, человек у Малика всегда был максимально растворен в лоне природы) - суровый деспотичный отец и мягкая, почти бессловесная мать. Первый, обеспечивающий финансовую независимость тихого уголка американской субурбии с помощью жесткой, порой авторитарной власти и вторая, уравновешивающая его сила, христианское непротивление злу насилием, тихая и упоительная мелодия любви. Среднестатистическая американская семья в декорациях 50-х скорее абстрактная идея вечного поиска бога рядом с собой, классического деления библии на два завета - ответа на вопрос, который не дает покоя многим философским школам на протяжении нескольких столетий. Мир Малика дисгармоничен с привкусом невыносимой симфоничностью бытия с явным перекосом в сторону ригористической морали, что выдает в режиссере скорее Достоевского, нежели Толстого. Впрочем, отпечаток мировоззрения американца, которое по-честному проецирует христианские парадигмы – вроде бы готовые ответы на многочисленные вопросы, проходящие через зрачок зрителя по нервным окончаниям в захламленный постмодернистский мозг. Не беда Малика, что многие не в силах считать чистый поток авторского сознания, ощущая некий привкус лукавства, озорства, но никак не откровения. Для них бог безвозвратно умер, погибнув от рук Тайлера Дерденна, или покинул небеса. Если проводить временные параллели, то выбор 50-х в картине явно не случаен – бог в американской глубинке был тогда живуч как никогда, через полвека растворившись под бликами от стеклянных монстров крупных городов. Однако побег от бренной и суетной жизни случился именно в те времена, когда паства осталась без веры – герой Шона Пенна, заблудившись в стеклянных лабиринтах  небоскребов, слепо бредет в сторону абстрактного рая. Того, где все члены семьи живы, не обременены болезнями, проблемами и счастливы вместе. Отстраненность Малика прослеживается даже здесь – в то время как фестивальное кино заново проводит отдельные поиски «новой духовности», американец закрыт от веяний моды, благополучно справляясь собственными силами. «Древу жизни» уже нашли двойника – «Космическую одиссею 2001». Сравнения Кубрика и Малика вполне уместны, с одним единственным «но». Если Кубрик в попытке систематизировать иррациональное, находящееся за рамками человеческого познания находил гармонию, успокаивая тем, что грядущее неизбежно, но при этом человек небесполезен вселенной, то Малик равнодушен к участи людей. Он, как настоящий поэт, слагает свои вирши про голубое небо, красивых, духовных личностей и смысл жизни во славу одного единственного, кто видит всю картинку целиком, со всех ракурсов. И этот персонаж точно не тот творец, которого так тщательно разглядывает зритель, вооружившись увеличительной линзой оператора Эммануэля Любецки.