Уже много лет, каждое 19 января, в аккурат на Крещение, в компании своих друзей, я хожу нырять в прорубь. Не сказать, что компания у нас шибко большая, но за последние годы к традиции крещенского моржевания приобщилось значительное количество новых персонажей. Никакой религиозной подоплеки наша затея не имеет. Лишний повод собраться, встряхнуться, иногда выпить-закусить, пообщаться, порадоваться зиме, да и просто лишний раз ощутить своим телом жидкость, из которой, как известно, все мы состоим. Иногда заплывы случаются ночью, иногда днем, значения это не имеет. Ходим нырять мы исключительно в море, ибо барахтаться в грязной луже-купели, кои выставляют перед церквами, и где плещутся все кому не лень, не охота. Море, даже зимой, - наша родная стихия. Тем более что на бывшем пляже Юбилейный, что на Набережной, рядом с Баржой, ежегодно вырубается отличная прорубь. Поблизости есть теплушка, где всего за полтинник можно раздеться, размяться, пробежать десять метров, плюхнуться в дырку во льду, сказать друзьям - "ух!" или "ох!", выпить перцовки, если нет сильного ветра, пять минут постоять на морозе, растираясь полотенцем, выкурить сигаретку, и снова побежать в теплушку. Не знаю как кто, но лично я получаю от этой нехитрой процедуры массу приятных ощущений. Я люблю воду. Даже ледяную. Каждый год с нами обязательно идет кто-то новый, кто постоянно твердит - "Да вы бредите! Нафига вам это надо?! Это же идиотизм - лезть в ледяную прорубь, есть же ванная комната". и т.д. Но глядя на то, как его товарищи бросают тела в ледяную бухту, этот "кто-то новый", как правило, меняет свой взгляд на "идиотизм", скидывает фуфайку, и, перекрестившись прыгает вслед за нами. Однако рассказ мой совсем о другом интересном факте, который произошел несколько лет тому назад. В ту крещенскую ночь было очень тепло. Лежал снег, над городом завис туман, полный штиль. Идеальная погода для моржевания. Это был первый нырок для моего товарища по театральному цеху, актера театра Флота Сергея Гончарова. Накануне он сильно надебоширил по пьянке, и врачи ему запретили пить. Он пил какие-то галлюциногенные таблетки, выписанные умными докторами, поэтому втишь зависал и малость тупил на репетициях, чем всех очень забавлял. Мы работали над веселым спектаклем "Сиротливый запад". Но опять я отвлекся. Так вот, мы отправились нырять. Я, Гончаров и еще один мой друг, Виктор Михайлюк. Михайлюк был за рулем, и поэтому пить тоже не мог. Я оставался в одиночестве. Мы нырнули, пофотографировали на цифровую мыльницу, какие мы молодцы, оделись, обулись, и отправились по домам. Мне было хорошо, но не очень весело. Виктор почти сразу уехал, а мы с Гончаровым решили зайти в гастроном. Он хотел сока, я вина. Мы купили сока и вина, и вышли из гастронома. Погода была сказка. Хотелось гулять. Я откупорил пальцем бутылку вермута, сделал пару глотков, и предложил Сергею. Сергей отказался, и предложил спуститься обратно на Набережную. Там, мол, в кайф побродить и выкурить по сигаретке. Так и сделали. Спустились к фонтану. Я пил вино из горла, и пару раз машинально передавал бутылку Гончарову. Он машинально бутылку брал. После нам захотелось писать. Писать особо было негде, ибо повсюду прогуливались люди. Тогда Гончаров предложил пойти писать на лед, в сторону Баржи. Идея была хороша. Мы пошли в сторону Баржи придерживаясь берега. Вдруг Гончаров заметил что-то темное, большое и странной формы, торчащее изо льда. Мы остановились и стали всматриваться. – Ааааа. Это ж Русалка, - догадался мой друг.- Точно, это Русалка, которую Копылов в свою бытность мэром подарил городу, - подытожил я. После я рассказал вкратце, что думаю об этом бывшем избраннике горожан, и смачно сплюнул на снег. Мы подошли к Русалке. Ее нежное девичье тело жаждало освобождения. Вокруг нее был лед. Лед был повсюду. Выглядела Русалочка, прямо скажем, не очень. Ей явно было холодно и одиноко. Ее было жаль. - Интересно, - предположил я, - а что, если лед растопить "пионерским" способом? Я врезал вина. Гончаров закурил сигаретку. - А давай проверим, - предложил находчивый Гончаров, - хрена дальше идти.-Правильно, - поддержал я, - вдруг там дальше полынья. А мы уже сегодня купались. Лед не растаял, Русалочка оставалась на месте. - Ну и хрен с ней, - сказали мы хором, и пошли в сторону стадиона Динамо. Бутылку я выбросил по пути в открытый канализационный люк, в который чуть не упал. Лучше б люки закрывали, а не Русалок во льдах замуровывали. Вся эта история не значила бы ровным счетом ничего, если б не ее триумфальное завершение. Спустя пару месяцев, когда я, возвращаясь из бассейна спорткомплекса Олимпиец, проходил по Набережной, ко мне подскочили задорные корреспонденты какого-то телевидения. Это был румяный Даниил Макарычев и мало мне знакомый оператор. Мы поздоровались, и Даниил обратился ко мне с вопросом. Он предложил мне посмотреть внимательно на берег. Я посмотрел. Кроме оторванных льдин, синей морской воды и коричневого песка я ничего не заметил. - Ну, смотри внимательно, - не унимался настырный репортер, - чего не видишь?Я прищурился, и сказал, что вижу все. - Нет, нет, чего нету? – допытывался Макарычев.- Да не знаю я, - стал я злиться, продолжая всматриваться в весенний горизонт. - Русалка исчезла! – наконец-то, почти что с восторгом воскликнул Данил, и попросил дать на сей факт краткий комментарий. Мол, что я думаю по этому поводу, и какова моя версия данного чуда. Я рассказал в деталях про ту волшебную крещенскую ночь, про себя и Гончарова, и тут же понял – эту версию не пропустят в эфир. Тогда я сформулировал более тактично. Я предположил, что Русалочка устала сидеть на одном месте, в вонючей загаженной бухте, обделанная фекалиями гордых чаек, и просто уплыла. Туда где ни Копылов, ни Руденок, ни Гончаров, ни кто-то иной не смогли бы ее достать. Мой ответ удовлетворил господ журналистов, и они вприпрыжку поспешили к другим прохожим, озадачивая их тем же вопросом. Я же еще с минуту постоял у парапета, глядя на пустынный берег, и подумал - почему люди не рыбы. Если б у людей были плавники и хвост, люди могли бы быть свободнее. Эта мысль меня почему то растрогала. Я смахнул скупую режиссерскую слезу, и без раздумий направился в гастроном. Мне хотелось выпить вина. Организм продолжал требовать жидкости.