Павел Шугуров – личность во Владивостоке известная и одиозная. Три года он был чиновником – главным художником Владивостока в период подготовки к саммиту АТЭС-2012. Потом уехал в таком же статусе в Южно-Сахалинск. Через полгода неожиданно вернулся, рассказывал о своих намереньях развивать с помощью уличного искусства исторический район Владивостока – Матросскую слободу. А еще Павел – лидер панк-группы и отец троих детей. В интервью РИА VladNews эпатажный художник и музыкант рассказал о «жирном» бюджете Сахалина, о непатриотичных мыслях и ощущении гражданской войны. 

— Куда пропал общественник Шугуров? Сейчас вот вообще ничего не слышно…

— Самоустранился из общественной жизни.

— Звучит как осознанная позиция. Можешь рассказать, почему самоустранился?

— Я был очень воодушевлён Саммитом–2012, хотя прекрасно понимал, что планы по преображению города сведутся в основном к декоративным работам. Но появилась и надежда, что, начав работу с подпорных стен, фасадов, брусчатки и столбиков с цепями в скверах, фонарей с вензелями на улицах, – город перейдёт к основной проблеме. А главной проблемой приморской столицы я считаю наследие Большого Владивостока 1970-х годов – советские панельки, расчётный срок службы которых давно закончился, и инфраструктуру этих спальных районов. Для меня город – это люди, поэтому Владивосток для меня – это не столько Миллионка и Набка, сколько Нейбута, Первак, Вторяк, Надибаидзе. Там живёт город, и там далеко не так комфортно, как должно быть. Любые проблемы можно решить сообща, казалось мне. И значение саммита я измерял не объектами, а общим вдохновением, которое могло возникнуть с началом изменений в жизни моего родного города.

Если общий тренд начала 2010-х годов был «Надо валить!», то саммитовские активности на какое-то время развернули этот вектор на «Нам здесь жить!» Это совпало с общим воодушевлением в стране – появилась мода на урбанизм и гражданские инициативы. С приходом Сергея Капкова начала меняться Москва. Во Владивостоке появилась новая волна творческих руководителей – в сети городских библиотек, в сети краевых музеев, в картинной галерее. Появились инструменты для влияния на власть – сайты для обозначения проблем, коллективные петиции. Стали активно развиваться ТСЖ (товарищества собственников жилья), потом ТОСы (территориальные общественные самоуправления), появилась Школа управдомов. И мне показалось, вот-вот и мы приступим к главному – действительному преобразованию панельного Владивостока, к его реновации.

— Как сейчас в Москве?

— Не очень. Нынешняя московская реновация – это процесс уже другого времени. Сразу после Саммита–2012, как вы помните, начались Украина и Сирия. Политики сменили повестку. Мы опять оказались в двойном окружении – внешних и внутренних врагов. Чтобы «выстоять», «продержаться», была усилена властная вертикаль. Губернаторов из местных элит, которые чувствовали себя локальными царьками и тоже верили, что «им тут жить», заменили на проверенных «управленцев–гастролёров». Те отменили выборы мэров и стали их назначать. В это время, ещё питая урбанистические иллюзии, я попробовал опять работать в структуре. Мне казалось, что, возможно, это во Владивостоке что-то пошло не так: деньги закончились, федеральное внимание ослабло. Я устроился в администрацию Южно-Сахалинска. Там был "жирный" бюджет, звучали милые сердцу лозунги о важности комфортной городской среды. Но, оказавшись на месте, я понял, что там так же, как во Владивостоке. Изменилась страна. То, над чем я работал и во что верил: соучаствующее проектирование, инициативы гражданских сообществ, ТСЖ и ТОСов, – всё стало риторикой власти, модной демагогией для манипуляций общественным мнением с единственной задачей – усидеть на своих местах. «День простоять, да ночь продержаться!». Реальные же процессы – крупные проекты, стройки, реновации, то, где есть деньги, стали проходить очень тихо и жёстко, без оглядки на общественное мнение и позицию специалистов.

— Это ли не повод проявить гражданскую позицию?

— Да, ситуация только распаляет общественность. У меня иногда появляется ощущение очередной гражданской войны. Сегодня любая декларация своего «права на город», в отношении, например, ямы на дороге, быстро становится политическим протестом против местной власти, а так как выстроена мощная вертикаль, то и против действующей власти вообще. Любой ТСЖ в этой ситуации – потенциальная ОПГ. Я вспоминаю, как в 1991 году мир поделился на коммунистов и демократов. И как на этой почве мой дед рассорился со своим сыном – моим отцом и даже выгнал его, взрослого человека с семьёй, из своего дома, где мы тогда гостили. Сейчас мы так же громко спорим с моим папой, пытаясь разобраться в происходящем со сквером в Екатеринбурге или с мусором в Архангельске, не говоря уже про Приморский край и Владивосток.

— То есть позиция, которую ты готов отстаивать, всё-таки есть?

— В том то и дело, что, вспоминая сотни художественных и документальных произведений на тему гражданских противостояний в нашей стране, появляется только одно желание – не попасть «под раздачу». Из наших революций ещё никто не вышел победителем. Все «за что боролись, на то напоролись». А больше всех страдали как раз не самые инициаторы. И тогда я задумался, а за что вообще идёт борьба? За землю – крестьянам, заводы – рабочим, как в 1917? Нет, это всё давно не наше. За ресурсы? Нет, их все приватизировали и теперь продолжают делить уже между собой. За «право на город»? Да… но я привык считать, что город – это, прежде всего, люди, а не скверы и памятники архитектуры. Получается, что борьба идёт за меня. Это я – ресурс: образованный, многодетный, деятельный, которого не надо «заселять» на Дальний Восток, который сам себя сюда перевёз. А если я – главный приз, то я не должен бороться. Я должен выбирать победителя! И если мой город, моя страна не могут ничего интересного мне предложить, то не пора ли мне свалить отсюда и наградить собой тех, кому я действительно нужен?

— И что, правда, хочешь «свалить»?

— Оказалось, что если не лезть в пекло, то вообще хорошо, и «сваливать» пока не надо. Но, как сформулировал Варлам Шаламов, готовым надо быть всегда. Этот страх разъединяет зачатки гражданского общества. Но некоторых он же и объединяет. Ведь понятно, что если что-то случилось на соседней улице, то завтра случится и на твоей, и лучше сейчас заручиться чьей-то поддержкой, помочь, чтобы помогли тебе. Но я пытаюсь не поддаваться страху, а просто медленно отвыкаю от своей улицы, от своего города.            

— И что же сейчас делает «деятельный человек», сидит и ждёт победителя?

— Нет, быть призом – тоже работа! Когда нет возможности заниматься внешней деятельностью, надо заниматься внутренним развитием. Сейчас я пробую быть писателем. Конечно, в этом деле соотношение затрат и отдачи просто нереальное! Например, в мире художника: потратился на холст и краски, голодаешь – пишешь картину, продал – поел. Или вложился чуть больше, поголодал чуть больше, написал серию картин, сделал выставку, продаёшь по частям – существуешь. Но, чтобы написать книгу, надо собрать материал, проверить факты, выверить слог – уходят реально годы. А потом на издание этого, поиск редакторов, корректоров, иллюстраторов, вёрстку и тираж – уходят ещё и сотни тысяч. А как окупится вся эта работа, которую нельзя продать по частям, ещё огромный вопрос. Конечно, есть гранты… Но «гранты сосать» – это отдельная квалификация… из области бизнеса.

— Ну и как писательство?

— Это кайф. Удовольствие тоже несравнимое. Только в литературе, когда ты не ограничен, как художник, размерами холста или фасада, я уже не говорю про рамки, которые выставляет начальство чиновнику или рынок бизнесмену, можно почувствовать нечто по-настоящему монументальное. Исследование ограничивается только твоей фантазией, ну и потраченным временем. Вот позапрошлый год я потратил на то, чтобы собрать, переосмыслить и оформить в книгу свои творческие проекты за 20 лет деятельности. Понять «кто мы, откуда, и куда мы идём». Солидный такой том «33+1. I. 97—17» получился, с картинками. Себестоимость печати, конечно, огромная. Лежат теперь, пылятся единичные уникальные экземпляры в паре книжных магазинов по 6 000 рублей. Иногда покупают! Удивительно! Прямо хочется лично познакомиться с каждым этим выдающимся человеком. Сейчас готовлю исследование «Городское искусство на примере Владивостока» про все наши памятники, советские мозаики, фасадные росписи, граффити, оформление массовых мероприятий – про все символические маркеры. Осенью защищаю диссертацию на эту тему в ДВФУ на кандидата искусствоведения. А в следующем юбилейном для города году надеюсь выпустить и книгу. Материала очень много, перелопачиваю его уже в бесчисленный раз. Хочу не просто перечисление сделать, а сформировать структуру, типа таблицы Менделеева, только в области городского художественного творчества. Я уверен, что эта владивостокская структура будет системно полезна и другим городам, потому что памятники везде разные, а типы произведений, их функции одинаковые по всему миру.

— Ты вот описываешь памятники архитектуры, а сейчас постоянно за какой-нибудь из них идёт настоящая война. В этих-то битвах ты участвуешь?

— Меня постоянно втягивают в них. Причём представители обеих сторон. Градозащитники зовут как неравнодушного исследователя и практикующего городского художника. Девелоперы зовут в свою команду как бывшего чиновника. А я – за них за всех как за людей. Они все и есть город. У каждого своё его виденье, даже если это всего лишь прибыль от нового торгового центра. Городские памятники – они сами за себя. В этом их функция: сначала – пышное открытие, потом упадок и забытьё, разрушение, потом восстановление «всем миром». В своём исследовании я и доказываю, что, в отличие от музейных картин, для которых любое разрушение, любое вторжение в авторский замысел – это вандализм, произведения городского искусства в любом состоянии, даже в виде руин, продолжают выполнять свою функцию. Так они отражают окружающий социум. Памятник невозможно разрушить, люди разрушают людей.     

— Ты теперь ещё и учёный?

— Да, это, пожалуй, главное. Литературные отечественные источники учат, что в нашей стране всего можно быстро лишиться – «из мэров на нары», «кто был ничем, тот станет всем» и наоборот. Успешный бизнес – это не подушка безопасности, а дополнительный фактор риска. Собственность – миф. Даже семья… а я сознательно стал многодетным, понимая, что это лучшее вложение из предлагаемых вариантов формирования пенсионных накоплений, но даже семью можно разъединить. Единственное, что всегда твоё – это знания, только палитра твоих компетенций. Перемещаясь между различными мирами, живя одновременно несколькими параллельными жизнями, можно чувствовать себя относительно стабильно в этом расшатанном мире. Поэтому «учиться, учиться и ещё раз учиться!» Чувства, что ты – приз, легко лишиться, если потерять востребованность. А востребованным быть надо, конечно, международно.

— Спасибо за интервью. Ты вот говоришь, что не хочешь участвовать в общественной жизни, а ведь это интервью – уже участие. Не боишься озвучивать свои непатриотичные мысли в общественном пространстве?

— Иногда это надо делать. Для совести. Пионерский гештальт тянет на баррикады. Надо самому себе себя обозначать. Надеюсь всё-таки, что интервью останется незамеченным настроенными патриотично личностями. И здесь, наверное, надо признаться, что это было интервью с самим собой, больше эссе. Журналистика тоже в кризисе, причём уже давно. Она стала журналистикой заголовков. Поэтому уже давно приходится осваивать ещё и эту компетенцию. Иначе так и будешь отвечать на вопрос: «Как вы начали рисовать?»...