Пока мы спускаемся от Дома радио, где Бурлаков беседовал со слушателями ВиБиСи, на Мордовцева - сам Леонид с супругой, друзья, журналисты - не переставая, накрапывает мелкий дождь. Так и должно быть: Владивосток встречает своего главного продюсера "фирменной" погодой. Город будто демонстрирует Бурлакову свой главный талант, и Леонид, кажется, вполне доволен. 

Сегодня Леонид Бурлаков на своей лекции расскажет слушателям, как строить эффективную и прибыльную модель шоу-бизнеса. 5 июля он прочитает во Владивостоке еще одну лекцию - записаться на нее еще можно вот здесь.

Наконец, добираемся до "Чайка-бара", оккупируем диван на втором этаже - беседа начинается.

- Самый простой и самый ожидаемый вопрос - для начала: как прошла встреча с Владивостоком после долгой разлуки?

- Семь лет здесь не был, в последний раз приезжал во Владивосток, чтобы машину на "Зеленке" купить. Но все эти годы, пока я жил в Москве, пока у меня рождались и росли дети, у меня была мечта – привезти всю семью: жену, детей – во Владивосток. Мечта, конечно, очень дорогостоящая, но вот представьте – вчера она сбылась. Я шел по этим улицам, вел детей за руки и показывал им: вот это роддом, где я появился, а вот моя школа. Младшая дочка – ей пять лет всего, она еще не всё понимает – больше впечатлена тем, что по сопкам ходишь все время то вверх, то вниз. А средний сын только что вернулся с Сицилии, где они отдыхали, и сразу же увидел здесь Японское море. И говорит мне: когда я там купался, я думал о том, что море – моя вторая родина. А теперь я ЕГО увидел и понял, почему.

- Но детям не с чем сравнивать, они здесь впервые. А вас что больше всего поразило?

- Мост – это просто чудо. Даже не верится, что он у вас – и у нас – теперь есть. Только представить себе: мой дом в Клубном переулке – и над ним гигантский мост! Тот макет, который мы с Ильей рассматривали в музее им. Арсеньева школьниками, стал реальностью! И не важно, что с ним дальше случится, какова будет его судьба – он уже сбылся. Завидую вам, честное слово.

- То есть главное - чтобы мечты сбывались?

- В первый раз я музыку ощутил в 12 лет, когда услышал Queen – Night at the Opera. И с тех пор мечта детская во мне жила. Считаю, что и получилось у меня всё потому, что я сохранил в себе эту мечту. Вчера вот мы шли с женой по Тихой, где мама моя живет. И я смотрю – навстречу нам идут четверо парнишек таких серьезных, в кожаных куртках, глаза суровые. Жена ко мне сразу раз! – прижалась. Идем дальше, вижу – у кинотеатра мальчишки, девчонки сидят, курят, пиво пьют. То есть, видимо, даже на билет в этот недорогой кинотеатр у них денег не хватает. И такие компании – через каждые 10 метров. Настя у меня спрашивает: а как же ты здесь вырос таким?! А вырос потому, что у меня была мечта.

- Леонид, вы известны своим едва ли не отеческим отношением к подопечным музыкантам...

- Каждого артиста я люблю, как никогда в жизни никого не любил. А если это еще и девушка – ууу, жена вообще начинает ревновать страшно. Но как бы я его ни любил, как бы с ним ни работал – труд должен сочетаться с правильным отношением. Если ты целый день пашешь, но не понимаешь, для чего, зачем тебе это надо – какой прок от твоего труда?! Или если ты талант от Бога, но сидишь и ничего не делаешь – что же может хорошего получиться? Помните, у Алексея Иванова в "Золоте бунта" есть слова: "то, что от Бога – того не видно". Например, у Самойлова на его рок-портале зарегистрировано 10 тысяч групп. Это 40 тысяч человек, это "Олимпийский". И судьбу всех этих людей решают три-четыре радиостанции, которые, позевывая, слушают и выбирают, кого взять в эфир, а кого не брать. И чтобы тебя взяли, недостаточно написать песню в два раза лучше, чем другие. Даже в десять раз лучше – и то недостаточно. Надо написать такую песню, чтобы они не смогли тебе отказать. Чтобы стояли и слушали, открыв рот. Как Эрнст и Козырев, открыв рот, сидели и слушали первый альбом Земфиры.

- А как вы сами отбираете тех людей, с которыми будете работать? Как выделяете эти магические песни из потока, который сквозь вас идет?

- Возьмем мой новый проект, которым я сейчас занимаюсь. Вот я услышал девочку эту – Саманту Смит – ну мало ли, поет она под гитару в какой-то ужасной подвальной студии про Бога, про жизнь. Сколько таких девочек? Тьма и тьма. Но уже очень скоро я понял, что песню эту я ненавижу: я хочу перестать ее слушать, но не могу. Тогда я послал эту песню шестерым своим знакомым, друзьям, которые действительно что-то решают в российском шоу-бизнесе. И все ответили: да, нравится, в кайф, хорошо! Но самое удивительное, когда я на следующий день после их ответа ехал из телецентра на машине, которая стоит больше, чем я заработал за всю жизнь. Меня вез человек, которому принадлежит 70% российского музыкального рынка: МакСим, Билан, - ну, мафия такая попсовая. И я ему поставил эту Саманту Смит. На следующий день он мне звонит: Леня, задал ты мне задачку! Я лично займусь ее продвижением на радио, а пока давай-ка мы в нее миллиона три вложим. Представляете? Вот когда у тебя получается заинтересовать артистом таких людей, тогда у тебя все получается. Продюсер в моем понимании – это человек, ускоряющий узнавание музыканта, это катализатор. А платными эфирами на радио и музыкальных каналах я не занимаюсь, это не моя работа.

- Хорошо, песня вам понравилась, а что дальше?

- Если песня понравилась мне, то я точно знаю, что в стране есть два миллиона человек, которые ее полюбят. А дальше всё зависит от самого артиста: я же не могу за него давать интервью, ходить на ТВ и радио, а самое главное – я же не могу за него писать песни!

- Леонид, а не бывает обидно, что вот вы душу вкладываете в артиста, опекаете его, а потом он понимает, что всё от него зависит, и уходит от вас?

- Если вдруг Лагутенко мне позвонит и скажет: всё достало, Лёня, приезжай – я, конечно, приеду. Потому что мы с ним в одной школе учились, я его знаю с восьмого класса. А вот если Грим позвонит и попросит помочь с новым альбомом – как это уже и было – я в эту реку второй раз входить не стану. Мы с ним не учились, он меня обманул – зачем мне в него вкладывать усилия, тем более, что из-за своей заносчивости он растерял все то, что мы успели захватить, прыгнув на подножку уходящей популярности рокапопса, и сейчас в "Братьев Грим" нужно вложить миллион долларов, чтобы они стали популярны снова?!

- Есть вообще прецеденты, когда продюсер появляется с рождением группы и остается с ней на всю жизнь, пока она мирно не разойдется?

- Есть, конечно. У группы "Сплин", например. Или у "Чайфа". Да и "Кино" Айзеншпис сделал по-настоящему звездной группой, если бы Цой не погиб, то у них было бы мировое будущее. Но сейчас продюсер - это грамотный агент артиста, времена продюсеров-воротил, продюсеров-монстров уже прошли.

- Многие сейчас говорят, что после рокапопса - "Мумий Тролля", "Братьев Грим", "Земфиры" - вообще ничего в музыке нового не появилось в масштабах всей страны и уже не появится.

- В 81-м году мы с Ильей пришли на толкучку, где продавали записи, и встретили легендарного меломана Дядю Славу. Он посмотрел на нас, молодых, и спросил: "А чего вы пришли? Нечего тут делать, ребята, музыки больше нет. Вся музыка кончилась". Вот так тогда думали некоторые люди. А потом – 90-е, появляется Nirvana, и это как взрыв! Музыка не может закончиться.

- То есть еще есть надежда на новых рок-героев?

- Сейчас Илья Лагутенко может собрать 7-10 тысяч человек. Земфира – 18 тысяч: она делала концерт, пришло 18 тысяч человек, и билетов не было. Сами понимаете, интернет-герои – тот же Петр Налич – несмотря на свои миллионы просмотров на YouTube – столько не соберут. Но по моему убеждению, в стране сейчас остался только один рок-герой, который, правда, не поет. Я говорю о Вере Полозковой, которая в клубе читает стихи, а 600-700 слушателей переживают те же эмоции, как на самом крутом рок-концерте. Но Вера, правда, уже вкусила славы, ее все больше заботят некоторые приземленные моменты, она уже о каких-то туфлях начинает говорить. 

- У нас в городе есть группа Mari! Mari!, которая 1 июля выиграла Emergenza и теперь едет в Европу. У вас не возникало желания им помочь?

- Mari! Mari! – неплохая группа, но зачем они поют на английском?! Была же у них хорошая песня на русском – "Глазами", а потом опять ушли в английский. У нас в России за границей было от 3 до 5 процентов населения, 95 миллионов человек даже не подозревают о том, что такое английский язык, так для кого поют все эти группы? Или вот Tesla Boy: Антон Севидов хороший клавишник, интересный аранжировщик, но тоже поет на английском. А знаете, почему? Потому что по-русски ему сказать нечего. Мыслей нет вообще! Если у вас есть мысли, если есть голос – пойте на русском, у нас выразительнейший язык, спойте о том, что видите!

- Вы говорите, что у певцов нет мыслей, и они эту пустоту компенсируют формой. А что, у ваших артистов так много мыслей, что им всегда есть, о чем спеть? Как они пишут песни?

- Надо всегда помнить, что мы занимаемся поп-музыкой. Это легковесно, это не искусство. Но при этом нельзя писать песни под формат радиостанций, нельзя писать так, чтобы обязательно понравилось продюсеру. Как только этот червь внутрь проникает, творчество заканчивается. Ко мне обращаются те артисты, которые пишут так, как могут, но при этом доверяют мне роль своего внутреннего цензора. Помню, когда мы сидели с Машей Макаровой и Земфирой в каком-то кафе, Земфира взяла салфетку и что-то на ней набросала. Спрашиваю: это что? Песню написала, говорит. И спрятала ее в карман. Вот как пишутся песни настоящие. Скажем, когда мы делали с ней альбом, я знал, что у нее из десяти песен десять хороших, но десятую я должен как продюсер забраковать. У Лагутенко из десяти песен хороших шесть-семь, при этом я могу ему сказать: Илья, вот "Кот Кота" как-то слабовато. А "Братья Грим", к примеру, вообще не знали, кто такой Кустурица, и ни одного фильма его не видели до своей песни. Но все они писали песни без оглядки на кого-либо. 

- Даже если все песни писать честно, одни становятся хитами, а другие - нет.

- Вся музыка, которую сделал я, это то, что после меня останется. Это то, что я люблю, и мне не важно, станут эти песни хитами или нет. На своих лекциях я честно рассказываю всё, что знаю, делюсь своим опытом. Мне даже хочется, чтобы слушатели повторяли мои ошибки. Потому что иначе у них ничего не получится.

- Общим местом стало говорить о том, что в России можно заработать только на корпоративах. В то же время, вы рассказываете именно о бизнес-модели. То есть присутствуют какие-то альтернативные пути заработка? 

- Если артист работает правильно, то он знает, где заработать и помимо корпоративов. Например, за каждую тысячу просмотров на YouTube вам положено 20 долларов. Вы знали об этом? Нет. И мало кто в России знает. А я знаю, и этому я учу. Если вот у вас во Владивостоке девочка-рэперша выложила клип, у которого полтора миллиона просмотров – посчитайте сами, сколько денег она не получила. Деньги, которые могли достаться ей, YouTube оставил себе. А на эти деньги уже можно еще один клип снять или записаться в хорошей студии.

- По-настоящему разбогатеть на музыке можно, или это мечты?

- Музыкальный бизнес вообще – это мелкий бизнес с большими амбициями. Такая группа, как "Мумий Тролль", например, в год сейчас зарабатывает полтора-два миллиона долларов. При том, что ее знает вся страна. А Стас Михайлов – 20 миллионов. Такая вот разница. Или группа "Обе Две", которая, кажется, и к вам приезжала – думаю, что их концерт стоит не больше 100 тысяч рублей, хотя на YouTube у них миллионы просмотров. А свой My sister’s band я продаю дороже, хотя на YouTube их не смотрят и в "Афише" про них не пишут. Просто каждое выступление должно быть не хуже предыдущего – как минимум. А если ты все бледнее выступаешь, как Катя Павлова ("Обе Две") – то это превращается в музыкальный анекдот. Или Валентин Стрыкало – многие сейчас вообще говорят, что он гений, все соцсети в восторге, но даже полторы тысячи человек на его концерт не соберутся. Я это точно знаю, потому что мои знакомые им занимаются, вкладывают деньги, но он не идет. 

- Вы уже говорили про коллег-друзей, знакомых, а враги среди шоу-воротил есть? 

- У меня очень много недоброжелателей в шоу-бизнесе, потому что я не даю обманывать артиста, не даю его обижать. Артисты, по-моему, блаженные люди, как же их можно обманывать? Из-за этого я, к примеру, поссорился с Козыревым: он послушал "Туманный Стон" и ему голос не понравился. Я говорю: Миш, а что, на "Нашем радио" тебе все голоса нравятся? 

- Из-за предельной централизации нашей родины артиста можно сделать известным только в Москве. В то же время в Штатах в Детройте, в Сан-Франциско и в Новом Орлеане совершенно разная музыка и свои "звезды". Не пробивает на досаду: "Эх, Россия, что же ты такая большая?!"?

- Вся история с владивостокским роком, с молодыми группами отсюда, штурмующими столицу, на нас началась и нами закончилась. Мы сами свою самобытность и закопали. Глядите: мы постоянно говорим о том, чтобы делать что-то свое, самостийное, но в итоге перебираемся в Москву. А вот группа "ЧайФ", к примеру, живет в Екатеринбурге и в Москву особо не стремится. Надо кому-то интервью – пожалуйста, есть скайп. Или приезжайте в Екатеринбург и разговаривайте! Сейчас вообще можно альбомы по скайпу сводить, сейчас молодежь гораздо мобильнее, чем раньше, - я не вижу проблемы в том, чтобы слетать в Москву, если Первый канал тебя позвал выступить в "Красном квадрате". Сравните просто: или ты взятку даешь в 80 тысяч евро за эфир на Первом, или ты только платишь "Аэрофлоту" на всю группу 100 тысяч рублей за билеты туда и обратно.

- Последний вопрос. И в книге "Правда о мумиях и троллях", и в книге "Хедлайнеры", которые написал Кушнир, я встречал фразу музыканта МТ о том, что "мы не понимали, как переплюнуть стихи Бурлакова, но Илья просто плюнул в другую сторону". Вы до сих пор пишете стихи?

- Пишу, но это для себя и очень редко. Бывает, и на сайт выкладываю. А что до сравнений... Когда я Илью увидел впервые, он учился в седьмом классе, а я в восьмом. Они тогда пели на псевдоанглийском языке. Я ему сказал: пойте на русском! А он никак не мог понять, как у меня получается строчки рифмовать. Но Илья уникальный текстовик, я им всегда восхищался. Если Земфира поет о жизни, то Илья поет о том, как эту жизнь трахнуть.