Владивосток, ИА Приморье24. Прошлоуже 20 лет, как вышли первые приказы Минздрава о создании в России хосписов, а затеми отделений паллиативной помощи. Открытие их по всей стране до сих пор проходитчерез большие трудности из-за чиновничьей волокиты. А это значит, что каждый день смертельнобольные люди обречены доживать последние годы, месяцы и дни в страшных мучениях– без медицинской помощи, часто без возможности получить обезболивающиепрепараты.

Кандидат медицинских наук, врач противоболевой терапии ипаллиативной помощи Андрей Денеж, который живет и работает во Владивостоке, ужеболее 10 лет безуспешно пытается убедить краевые власти в том, что помощь смертельнобольным людям с болевыми синдромами необходима незамедлительно и чтооптимальным местом для ее оказания будет специализированное медицинскоеотделение. 

- Как вы пришли в сферу паллиативнойпомощи?

- У моего начальникародилась идея создать при онкодиспансере кабинет противоболевой терапии.Спросили: «Кто готов?». Сказал, что я, и поехал на учебу в Москву. На тот моментя еще толком не знал, что это такое. Согласился потому, что было интереснопобывать в московских больницах, посмотреть как там все устроено, поучиться.

- А как возникла идея создать хоспис вПриморье?

- Когда увиделуровень медицины в Москве, увидел то, что создано для тяжелых умирающих там –если честно, это был шок. У нас этого не было и до сих пор нет. Это и хосписы,и отделения паллиативной помощи, это кабинеты противоболевой терапии, а такжебригады выездной службы – все охвачено. Такая помощь должна оказываться людям влюбом регионе.

- Вы ведь пытались продвигать проектстроительства хосписа еще при губернаторе Дарькине?

- Не только приДарькине, но и при губернаторе Наздратенко. С Наздратенко мы три раза жалируки, с Дарькиным шесть.

- Почему же так и не вышлоосуществить проект?

- Большие чиновники нашего края, в волекоторых было решение вопроса, кратковременно обезболивали тяжелобольныхродственников у меня. Затем припрогрессировании заболевания и ухудшении состояния увозили их за границу. Тамим предоставлялась помощь, которую они в Приморье не могли получить. А коли онисмогли организовать это своим родственникам за границей, то их вопрос былрешен. Тогда зачем им подобное строить в Приморье?!

- А что изменилось сейчас?

- К огромному счастью для жителейПриморья был построен медцентр ДВФУ, который пытается максимально забратьпациентов в государственные программы по медицинскому обслуживанию, чтобы нашилюди не уезжал за рубеж и не оставляли там огромные деньги.

- И на какой стадии сейчас находится проектсоздания отделения?

- Проект оченьдолгосрочный. На самом деле, многие хосписы в России строятся на спонсорскиеденьги. В крае дефицит бюджета и во многих регионах тоже. К сожалению, паллиативной помощи уделяется самое последнее внимание. Недавно созданный Фонд помощихосписам Приморья и департамент здравоохранения края подписали договор онамерениях создавать отделение паллиативной помощи. Но если вы приедете наостров Русский, где планируется его открыть, посмотрите на ту землю, котораяпредназначена для строительства, вы увидите территорию, заросшую кустами. Тамстоит старое разрушенное здание, от которого остался лишь фундамент. Находитсяэто в поселке Экипажный, добраться к которому можно лишь по многокилометровойгрунтовой дороге. Уйдут десятки лет, чтобы здесь появилось медучреждение. Еще краевыевласти предлагают выделить под отделение то одно, то другое помещение придействующих больницах. Это, как правило, отличные варианты. И когда ужебуквально на днях планируется начать работу, эта договоренность аннулируется крайздравом.

- А в будущем хосписе будут работатьлюди с имеющимся багажом знаний или же их будут отправлять на специальныетренинги, например, в Москву?

- Чтобывырастить такого человека, нужно показать, где ему работать. Работать емунегде. Нет ни хосписа, ни отделения паллиативной помощи. Грубо говоря, человекунекуда прийти и переодеться в больничный халат и бахилы.

- Для кого создается отделение паллиативнойпомощи?

- У больных наступаетмомент, когда онкологи, неврологи, терапевты говорят: «мы больше не в силах вам помочь,отправляйтесь домой». И человек остаетсянаедине со скорой неминуемой смертью и болями, вызываемыми болезнями. Вот здесьи начинается паллиативная помощь.

Существует множество методикдля уменьшения опухолей, масса аппаратов, которые онкологи не используют, препараты, которые снимают боль. И когда больна время уходит, человек может сновапочувствовать себя человеком – разговаривать с родными, читать книги, писатькартины... С ними уже могут работать психологи, помогать принять этот страшныйдиагноз.

Оказывается помощь иродственникам. И не только сестринский уход – помыть обездвиженного больного,поставить капельницу и прочее. С ними также необходимо разговаривать специалистам иучить, как жить рядом с надвигающейся смертью любимых людей. 

- Как, на Ваш взгляд, должна строиться работа вотделении?

- Этодолжен быть стационар на 20-30 коек, этого абсолютно достаточно. Содержатьогромное количество персонала, наблюдающего за умирающими пациентами, не нужно.Люди психологически быстро выгорают. В стационар принимаются, как правило, больные с некупирующимися болевымисиндромами, которым надо помогать круглосуточно. Основная работа ведетсявыездными бригадами, которые помогают больным и их родственникам у нихдома. Также должен работатькруглосуточный телефон горячей линии, где нуждающиеся могутпроконсультироваться со специалистом в любое время.

Немаловажныйфактор, что создание отделения значительно упрощает процедуру полученияобезболивающих. Родственникам непридется стоять часами под дверями в поликлинике у терапевта, чтобы получитьрецепт. Из-за загруженности участковых врачей часто не удается получитьлекарства в срок. Больные без обезболивающих переживают страшные муки и этоприводит к трагедиям. Яркий пример - это громкое самоубийство контр-адмирала Вячеслава Апанасенко. А ведь такие случаи происходят очень часто. Просто о нихне пишут.

Ещеотделение становится центром, где обреченные больные встречают помощьволонтеров, где организовываются концерты, творческие встречи с писателями,поэтами, музыкантами. Где люди чувствуют себя частью общества, понимают, чтоони еще живут.

- А как чаще, людей оставляют дома илиопределяют в стационары?

- Пока у наснет отделения, нет и стационара. Остается лечить пациентов на дому, так кактяжелых пациентов не берут ни в один стационар, объясняя это разными причинами– нехватка медперсонала, отсутствие свободных коек, современных обезболивающих.Параллельно свое дело сделала свое дело государственная политика СССР. У насвсегда говорилось: «Вот вас родители произвели на свет, и вы точно так жедолжны отплатить им и проводить их».

За рубежомвсе по-другому. Родители дали старт, обрадовались, что ты стал лучше их. Адальше родителями занимается государство. Дети работают, платят налоги идвижутся к своим целям. То есть они родителей не касаются, так как знают, что выплачиваютстраховки и так далее. А у нас заболел родитель - дети берут отпуск или вовсеувольняются с работы и ухаживают, потому что больше родные никому не нужны. Нетни отделений паллиативной помощи, ни хосписов, ничего нет. Ты за нимухаживаешь: бегаешь за обезболивающими или наркотиками и прочее.

- Как вы считаете, пациент должен знатьо том, что он смертельно болен?

- Все зависитот того, что ему рассказывали до этого, а также от уровня его образования. Насамом деле, в Европе и во всех европейских странах считается, что пациентобязательно должен знать диагноз. Уровень интереса людей в Приморье, как и повсей России, к собственному здоровью довольно низкий, особенно на периферии. Очень часто приходится видеть пациентов ужеумирающих, которые тебя спрашивают о собственном диагнозе. Перед этим их обманывали родственники,участковые терапевты, врачи общей практики по просьбе родственников и такдалее. Гораздо проще лечить человека, который знает свой диагноз. Он понимает,зачем ему нужно принимать таблетки в то или иное время, он понимает, что с нимпроисходит.

- Детям тоже лучше знать?

- Дело в том,что существует медицинская психология детей. И как правило, в детских хосписахи детских отделениях паллиативной помощи работают специальные люди, которыеобщаются с детьми. Им это преподносится в виде сказки. Ребенок все понимает, новидит сказки. То есть это говорится так, чтобы ребенок не сопротивлялся лечениюи в то же время понимал, почему ему плохо. Это самый высокий пилотаж впсихологии.

- А каких людей среди умирающихпациентов больше, которые относятся ко всему происходящему смиренно или жеожесточенно?

- Это оченьсерьезный вопрос. На самом деле он касается психологии не только онкологическихпациентов, но и пациентов, которым ставится смертельный диагноз. Онкологическийили любой другой умирающий пациент после объявления диагноза должен пройтимного психологических стадий. Многим врачам советской школы, в том числе и мне,говорили: «Если вы озвучите больному смертельный диагноз, он может что-нибудьсделать с собой». Пациенты умирали, к примеру, под диагнозом язва желудка, а насамом деле у них был рак.

Многоезависит от уровня образования пациента, от того, как ты ему преподнесешь этотдиагноз, от того, как ты с ним поговоришь, от того, что ты ему пообещаешь. Оченьчасто пациент приходит уже поздно. Его целый год обследовали, а тут онприходит, и ему комиссия ставит диагноз – четвертая стадия. Как это объявить?Можно просто выдать листик и отправить человека, а можно с ним поговорить. Да,человек на какое-то время может впасть в психологически нестабильное состояние,но ему должны быть прописаны антидепрессанты, с ним должен работать психолог. После того, как медицинский персоналвсе объяснил человеку, многое зависит от его отношения к жизни. Есть люди,скажем, бизнесмены: огромное дело, огромные деньги. Они готовы на все, но у нихесть образование. Если жена Горбачева умерла от онкологии – хоть на Тибетпоезжай, хоть куда – ты не справишься с этим. Такие люди просят о помощи первоевремя, чтобы завершить свои дела, а после уже не приходят. Есть пациенты,которые много читают и верят в разные способы лечения от рака. Люди по-разномуотносятся к смертельному заболеванию. Одни не хотят лечиться, другиецепляются за любую возможность. Мы всем стараемся помочь одинаково, это выбор ирешение каждого человека.  А естьпациенты, которые не заботятся. Они говорят: «Да я заболел и какая разница?» Онпрошел курс химиотерапии и дальше поехал сажать картошку. И таких людей мыподдерживаем. Очень легко в этом плане с верующими людьми, с буддистами,христианами – они верят, что переход из этой жизни в другую – это благо, а тело– бренность.

- А как вы относитесь к процедуреэвтаназии?

- Смысл? Есличеловека нельзя вылечить, ему можно помочь, гласит девиз Первого московскогохосписа. Обеспечь человеку качественную жизнь, и он захочет жить дальше.

Есть такиепациенты, скажем, нетерминальные: молодые люди, сломавшие позвоночник, попавшиев тяжелое ДТП. Его бросила любимая девушка, друзья отвернулись, родители незнают, на какие деньги его содержать, у него пролежни, пневмония и так далее. Илиже на аппарате человек постоянно – искусственная вентиляция легких. Вот тамнужно смотреть – нужна ли медицинская эвтаназия или нет.

Но всегда возникаетвопрос. Мы же медики. Мы призваны лечить людей. Почему мы их должны убивать?Почему общество решило, что эвтаназия – это медицинская проблема? Пусть будетпалач, пусть чиновники решают, убивать человека или нет. А врач тут причем? Никогда,ни в коем случае нельзя перекладывать эвтаназию в медицинскую сферу. Врачивсегда могут помочь.

Многие страныв разное время открывали дорогу эвтаназии, и они попадались на том, чтоначиналась волна убийств пациентов, которым еще можно оказать медицинскуюпомощь и продлить им жизнь. Просто родственники для того, чтобы отработатьимущество, богатство этих людей, входили в сговор с медиками и людей казнили. Послеэтого такие страны отменяли эвтаназию. Огромный поток пациентов прибывает встрану, как только в ней разрешают такую процедуру. Это ведь тоже огромнаяполитическая и бизнес составляющие. На смерти человека делают деньги.

- Вы общаетесь с родными своихпациентов?

- Я доктор,который встречается им самым последним. После смерти своих близких люди нехотят со мной общаться. Но я уверен, что они были бы готовы прийти в хоспис,они были бы готовы помогать другим больным.

- А как вы считаете, существует лилекарство от рака?

- Я думаю, чтосуществует, но это никому не выгодно, ведь огромные прибыли фармацевтическихкомпаний влияют на этот процесс. Ведь победили же мы чуму, полиомиелит, которыепоявляются только эпизодически. А онкологией человечество болеет со временГиппократа. Так что, на мой взгляд, лекарство есть.

- А был ли в вашей практике самыйтяжелый в моральном плане пациент?

- Дело в том,что у меня умирали очень выдающиеся пациенты: профессора, доктора наук, деятелиискусств, люди не с одним высшим образованием, очень высокого и неординарногомнения о жизни. Многие люди посвятили свои жизни коллекциям – собирали марки,книги, картины. Один из моих пациентов, который создал Пушкинский музей, читалдетям наизусть сказку о царе Салтане, водил их по экскурсиям. И вдруг этогочеловек у нас забирают? Сидишь и думаешь: разве я достоин этого человека? Нет –он достоит сотен из нас. Но самое тяжелое – эти люди всегда приходят во снах.Смерть детей просто невыносима. Когда лежит ребенок, такой же, как у тебя дома,он в сознании и все понимает, но он на морфине и умирает. И в этот момент емунужно что-то сказать.

- И что вы говорите?- Я пытаюсь сним поговорить о том, что он думает.

- О чем думают такие дети?

- Они думают отом, что я им помогу, родители помогут, и о том, что завтра купят лекарство, апосле он поправится и пойдет гулять. Но приходится назначать больше препаратов,чтобы он спал и не понимал, что с ним происходит. Это очень тяжело.

- Что самое сложное в вашей работе? - Заснуть испать.